В России политические решения нередко представляются как реакция на неявный плебисцит, проведением которого заведует придворная социология. Вот и в деле так называемого «поворота на Восток» ВЦИОМ рапортует, что этот процесс поддерживают две третьих населения.
Однако взгляды свои респонденты чаще всего берут из официального информационного дискурса. Поэтому такого рода опросы скорее напоминают проверку домашнего задания в школе, где роль школьных учителей играют ведущие телевизионных передач и авторы текстов в официальных изданиях. Люди таким образом знакомятся с официальным нарративом, а затем находят «правильный» вариант в предлагаемых социологическими опросами ответах.
Но дать развернутый ответ на вопрос о выигрышности для общества такого поворота довольно трудно. Да, российскому бизнесу удалось восстановить значительную часть импорта после того, как привычные поставки были нарушены санкциями. Однако, как и предполагалось, новый импорт нередко отличается меньшим качеством, зато более высокой ценой, и уровень благосостояния потребителей снижается.
Что касается трансфера технологий, то о нем недавно высказался московский мэр Сергей Собянин: восточные партнеры предлагают или покупать у них конечные товары, а не технологии, или продают технологии по двойной цене.
Впрочем, такие черты взаимодействия с новыми основными партнерами также были ожидаемыми: потеря российскими фирмами многих экономических связей на Западе монополизирует положение восточных производителей, и российские компании вынуждены платить за технологии монопольную цену. Кроме того, многие восточные партнеры не готовы продавать технологии российским компаниям, и это происходит не столько потому, что они не хотят создавать для себя конкурентов, сколько из-за того, что они желают продолжать продавать России дорогие конечные товары. Подобное взаимодействие напоминает неоколониализм, когда одна страна зарабатывает какую-то иностранную валюту за счет торговли со скидкой природным сырьем, а другая за эти заработанные доллары или юани продает ей готовые технологические товары, диктуя цену.
Однако есть определенный технологический сегмент, которым Восток поделится с Россией более охотно. Правда, российское общество и в этом случае окажется проигравшим. Речь идет о технологиях контроля над обществом, которыми, в частности, печально известна китайская политическая система. Вот Российский государственный социальный университет (в девичестве – Высшая партийная школа ЦК КПСС) начал тестировать систему социального рейтинга и вполне возможно предположить, что в том или ином виде она через какое-то время станет частью повседневной жизни россиян.
Если это случится, то можно будет констатировать, что российское общество окажется под полным контролем властей. Не граждане будут оценивать власть и чиновников, а ровно наоборот. Социальный рейтинг позволит делать индивидуальную настройку прав и возможностей каждого гражданина в зависимости от набора его характеристик, включая политическую лояльность.
Таким образом, российское общество совершит поворот от институтов защиты прав человека, таких как Европейский суд по правам человека, которые, пусть и с минимальной пропускной способностью, но содействовали отстаиванию прав российских граждан, к системе социального контроля, которой нет дела до его прав: никаких инструментов ответного общественного контроля над бюрократией китайская система не предлагает, если не считать уже привычных россиянам петиций, требующих починить лавочки в парках или фонари во дворах.
Телеграм-каналы, в которых, например, обсуждаются городские новости, – вероятно, одно из последних средств выражения публичного мнения в России далекой от политики публикой, – указывают, что новость о тестировании системы социального рейтинга вызвала недовольство и сравнения с концлагерем и сюжетом романа Джорджа Оруэлла «1984». Однако для того, чтобы заглушить это недовольство, у властей есть уже упоминавшаяся плебисцитарная социологическая машина.
Поворот на Восток ожидаемо не смог полностью компенсировать российскому обществу потери в потреблении и экономическом развитии. И есть большие сомнения, что такой итог является транзитивным, а не устойчивым. Для гражданских же прав, ввиду авторитарности многих из новых основных партнеров, он создает явные проблемы. Говорят, в новом учебнике по истории утверждается, что «мы должны строить не сытое общество, а духовно богатое». Если временно игнорировать ложность существования подобной дилеммы, а духовность (вопреки мнению представителей власти) связать с правами человека, то пока не видно успехов ни в создании сытого общества, ни в построении высокодуховного.
